Собака Баскервилей из села Кукуево - Елисеев Александр Владимирович

— Ну что делать, Коль, за Зятченко мчаться в Самару смысла нет — предъявлять ему пока что нечего, санкцию на арест прокурор не даёт. Подумайте, может быть ещё какие-то источники информации найдутся здесь, в Средневолжске, — ответил я Мельникову, хотя сам уже понимал, что ничего нового мы тут, скорее всего, не разузнаем. Однако очень уж не хотелось опускать руки.

— Ладно, Сергей Егорыч, — оперативник опять не мог определиться, на «ты», или на «вы» ко мне обращаться, — ну, вы тоже пораскиньте мозгами, хоть какую-то версию соорудите нам, придумайте, какую ниточку тянуть.

— Коля, давай, может, будем на «ты»? Всё-таки мы ровесники с тобой, — я улыбнулся и поднял стакан с чаем, как будто произносил тост. Ага, вот и пятничный рефлекс, где же мой Зосимыч?

В школе, где мне довелось учиться, любили говорить: «Вспомни дурака, и он появится». Я вовсе не считал своего соседа по кабинету дураком, но вспомнил вот его, и он появился, это факт. Хотя, если уж подходить строго, я постоянно вспоминал его уже последние два часа, поэтому, пришлось как следует порыться в памяти и отыскать куда более подходящую, традиционную поговорку: «легок на помине». Зосимыч тяжело плюхнул на стол большой полиэтиленовый пакет с ручками, поздоровался с Мельниковым и выразительно посмотрел на меня:

— Пора заканчивать с делами, Серёжа, пятница же, забодай её кальмар!

— Да, мне тоже пора, товарищи. Пока! — поднялся Мельников, пожал нам руки и отбыл из кабинета широким размашистым шагом. Его черные широкие штаны развевались подобно флагу на корме корабля в струе вымпельного ветра, а залихватский чубчик покачивался в такт.

Зосимыч проводил гостя взглядом, потом, бормоча под нос что-то про «ходят тут всякие», принялся разгружать пакет. В пакете оказалось две бутылки портвейна «три семерки», пяток плавленых сырков, шоколадка, большая бутыль минеральной воды, обезжиренная вареная колбаса и буханка хлеба. Мой коллега любовно выложил яства на расстеленную по столу газету, потом открыл сейф, вытащил два пыльных граненых стакана, подул в них и торжественно объявил:

— Прошу к столу, дорогие гости!

— Зосимыч, ты же говорил, что прокурор не приветствует застолья на работе!

— А мы ему не скажем! — по своему обыкновению хитро сощурился мой приятель. — Надо только дверь запереть, чтобы не шлялись тут разные незваные гости. Да ты не напрягайся, наш прокурор давно домой уехал, будет он тебе на работе до шести торчать в пятницу. Он коттедж строит, у него дела!

Я подошел к столу и с сомнением поднял бутылку дешевого вина, пытаясь разглядеть этикетку:

— Это вообще пьют? Может, я схожу, водки куплю нормальной, или пива?

— Пьют, пьют. Ещё как пьют! В холод нету лучше средства, чем портвейн — напиток детства!

Зосимыч налил, мы чокнулись выпили и закурили. Напряженная усталость недели медленно отступала, перетекая в приятную истому, тёплой волной разливающуюся по телу. Портвейн на вкус был конечно, прямо скажем, ниже среднего, но эффект и правда имел позитивный. Интересно, во что этот эффект трансформируется завтра с утра?

— Как у тебя дела обстоят? — задумчиво поинтересовался Зосимыч.

— По работе, или так вообще?

— И по работе и так вообще.

— Так вообще нормально, с девушкой вот познакомился хорошей.

— Это правильно, — одобрил Зосимыч, попыхивая своей одиозной цигаркой.

— А по работе — весьма посредственно.

— А чего так? Проблемы, что ль, какие? Выкладывай, поможем! — Зосимыч в момент преобразился в величественного, мудрого и степенного патриарха житейских неприятностей, при этом не забывавшего пополнять наши стаканы. И я, сам того не ожидая, рассказал ему в подробностях проблемы, подозрения и сложности, накопившиеся в герасимовском деле. Может быть, в глубине души я рассчитывал, что Зосимыч и правда поможет, даст хотя бы дельный совет, а возможно, просто испытывал насущную потребность поделиться своими проблемами хоть с кем-то, кто бы мог их понять и оценить. А Зосимыч был в моем рабочем окружении единственным, кому я более или менее доверял.

— Я тебе одну умную вещь скажу, только ты не обижайся уж, — подал голос Зосимыч после некоторого раздумья над моей историей.

— Окей. Мой грузовик в соседнем дворе? — я тоже помнил этот забавный фильм.

— Нет. Твой прокурор немножечко прав.

— Типа, как «немножко беременный»?

— Типа да. Тут вот что. Я тоже думаю, Зятченко не совершал этого убийства.

— И почему же, Денис Зосимович, ты так решил?

— Смотри сам, он — человек не бедный, зачем тут ему мараться?..

— Ну, мало ли…

— Погоди! Это — тут самое главное, но ещё не всё. Ещё надо учесть тут другие обстоятельства. Зятченко не стал бы душить, проще по голове ударить, ножом пырнуть или из пистолета пальнуть. Зачем ему душить, он что, маньяк?

— А кто бы стал душить?

— Не знаю, тот, кто хотел все сделать бесшумно, но там, в гаражах поздно вечером кто на шум прибежит, пьяный сторож? Либо это был низкорослый человек, которому бить по голове неудобно, либо под руками не было ничего другого подходящего, кроме верёвки. Но тут Зятченко из дома шел, мог нож прихватить, например…

— Может быть, не хотел в крови испачкаться!

— Может и не хотел, но ты пойми, задушить человека не такое простое дело, етить-колотить. Это надо момент улучить, накинуть на шею верёвку, жертва сопротивляться будет. Лучше всего это делать неожиданно, сзади.

— Он мог подкрасться, пока Герасимов его ждал.

— Да, а собака? Что, собака при виде хозяина будет молча сидеть тут тихонько, что ли, ядрен батон? На трупе как странгуляционная линия шла?

— Странгуляционная борозда была замкнута. Кажется, патологоанатом говорил, что, судя по направлению, душили сзади, снизу.

— Вот, Серега, видишь! Снизу! А Зятченко твой — лось под два метра.

— Ну мало ли, как там дело было… Может, он присел.

— Ага. По нужде, что ли, етима?

— Зосимыч, хорош ёрничать! И так уже ум за разум заходит в этой, казалось бы, простой истории. Давай по делу думать!

— Ну ладно, ладно, погоди сейчас налью и продолжим, — старший следователь откупорил вторую бутылку «семерок» и умело булькнул по стаканам, — опять же, этот покойный Герасимов сам звонил Зятченко, значит, инициатором встречи был он. Даже если допустить, что у Зятченко тут были мотивы для убийства…

— Конечно, у него могли быть мотивы. То, что мы о них не знаем, так это только пока! Например, Герасимов мог его шантажировать. Довольно распространенный в практике случай. Узнать про такой мотив сходу довольно сложно, ведь если о предмете шантажа знают многие, он становится невозможен. А прокурор слышать ничего не желает!! — не удержался от комментария я.

Зосимыч воспользовался моим выступлением, чтобы чокнуться с оставленным мною на столе стаканом, опрокинуть в себя вино и зажевать кусочком плавленого сырка. Теперь он отёр тыльной стороной ладони усы и продолжил:

— Да, допустим. Но если ты, друг, будешь меня тут всё время перебивать, я потеряю мысль.

— Хорошо, извини, Зосимыч, продолжай, пожалуйста!

— Так вот, Серёжа, Зятченко твой, он коммерсант и большая шишка на пивзаводе, а там знаешь, какие зубры сидят в правлении? Любого затопчут. Он тут кто угодно, но не глупец — это уж точно. Не стал бы он Герасимова убивать на встрече, о которой тот сам же с ним договаривался. Мало ли, кому мог погибший успеть об этой договоренности рассказать. Я думаю, при желании совершить убийство, он бы все очень и очень тщательно спланировал, обеспечил бы себе алиби, но, скажу тебе опять то, с чего начал — не стал бы он мараться сам, нанял бы человека, с его деньгами и связями.

— Кстати о связях, сегодня по его поводу ко мне Ракшин приходил, — вспомнил я ни к селу, ни к городу, видимо, портвейн уже вовсю действовал на мой усталый мозг.

— Фу, гадость какая!! Не люблю этого барыгу скользкого… Хотя сейчас уже и не поймешь, кто там у них барыга дойный, а кто пацан правильный. Этот вечно вон в компании бритоголовых братков ошивается. Бизнесмены-нувориши, етима. Надеюсь, ты кабинет после него хорошо проветрил? Вот уж кто точно может любое дельце обтяпать.